trichimmo

Вероятно, бродило в то время взамен былым призракам нечто по Европе, общее, в одновременно едином, но лоскутном культурном пространстве, бродило, да и забродило в руках родившегося в Болгарии, сначала заговорившего на ладино, затем на английском, но пишущего на немецком – магия не столько Германии, сколько Австрии и Вены? – писателя, пытавшегося «схватить столетие за горло», явлением вынесенным в заглавие романа, хотя, пожалуй, с не меньшим успехом можно его заменить и на французский вариант, и на английский, коли уж переводы породили три разных варианта, но различных ли, нет, скорее просто позволяющих чуть иной ракурс взгляда на «Ослепление».Ассоциации крючочками, напоминающими монологи сгущенных до осязаемости призраков романа, цепляются и за лужинскую тему, и за разнообразнейший лексикон Терезы-людоедки, и принципом от противного разворачивают вспять Улисса и романы взросления Гессе. Еще более очевидно приходящие на ум имена не упоминает в ряду с Канетти только ленивый, а я вот как раз ленив.Все логично и понятно: из ничего нечто возникнуть не может, и время, как и пространство находит свое отражение в литературе, а задумавший едва ли не только на пороге взрослой жизни цикл из восьми романов, а-ля Бальзак, «Человеческую комедию заблуждений», а в итоге оставшийся в истории автором по сути одного романа и труда, характеристику которого обычно дать затрудняются, мол, где-то на стыке искусства и науки, Канетти определенно нашел бы свое место на полках Кина, если бы тот из синолога обратился бы в культуролога, социолога или литературного критика, на худой конец, просто в читателя.Но вернемся к нашим баранам, виноват, фигурам, призракам, схемам. Да, наверное, они могут сначала раздражать, даже злить, но пространство романное имеет свои законы, и привычные человеческие оценки на уровне эмоций к «Ослеплению» это зачем? Вовсе ни к чему. Здесь характеры разъяты на отдельные векторы до идеальных в своей завершенности черт, и дальше только либо что-то есть, но уже так есть, что дальше некуда, либо чего-то совсем нет, совсем-совсем. И вот этого, того чего нет, у каждого куда как больше чем того, что есть. Посему не найдется здесь ни одного диалога взаимного понимания, ни одного монолога, собирающего мир в голове, и – о, ужас! – для отображения подобного замечательно пригодился современный моносложный, рубленный пунктуацией стиль.Развитие характеров? То, чего нет, не развивается. Пути-дороги? Либо недостижимые, либо закольцованные в антиодиссею. Чего еще здесь нет совершенно, ни на йоту, так это сентиментальности. Странно, но и циничным роман не назовешь, скорее беспристрастной картиной. Так какую же нишу – в многообразии литературном своего времени и это уже много – нашел для себя писатель, через полвека после первой, едва замеченной публикации «Ослепления», заслуживший Нобелевскую премию? Страшной, всеобъемлющей слепоты, в которой вместо человеков обнаруживаются лишь скалящиеся друг на друга похожие, но отталкивающиеся черепа без мира в себе и вокруг себя.